Пурим празднуется в память о чудесном спасении евреев Персии.

Книга "Зоhар", однако, не останавливается на этом, и добавляет, что есть два уровня "говорящих уст": есть "коль", т.е. звук голоса, а есть "дибур" - слово. И это два совершенно разных "уровня говорения". Одно - это когда "голос" просто звучит, и совсем другое – когда есть "слово". Зоhар объясняет, что вначале (внутри "рабства Египетского") и голос, и слова находились в "изгнании", в Галуте. Потом пришел Моисей выводить евреев из Египта, и на этой стадии появился и раскрылся "звук голоса", но еще не "слова". И только когда на горе Синай евреи получили Тору, то они обрели уровень "слова", и это был акт "геулы" ("избавления", выхода из "галута"/"изгнания").

Галут – это ситуация "нахождения в изгнании", сокрытии, уходе. "Геула" же - это противоположное действие: вызволение, избавление, появление, проявление, раскрытие, когда нечто находится в мире явно. Итак, вначале и голос, и слова были в "изгнании", потом, когда Моисей пришел в Египет и стал выводить евреев, появился голос - это была "геула" голоса, "коль". Но "геулат-дибур", геула/раскрытие слова, пришла позже, когда евреи получили Тору на горе Синай.

Тора рассказывает, что когда Бог повелел Моисею пойти к Фараону и потребовать отпустить евреев, то Моисей, сомневаясь в успехе своей миссии, отвечает ему "Вот сыны Израиля не слушают меня; как же послушает меня Фараон? Ведь я косноязычен" (Исход 6:12). Комментируя этот стих, Зоhар удивляется: как же мог Моисей так говорить и сомневаться в успехе? Ведь Бог обещает ему успешность его миссии! Но так было потому, что Моше – это раскрытие "коль" (голос/звук), а его "дибур" (слово) в то время еще было в галуте, поэтому Моше был "арель пэ" ("косноязычен"), и поэтому он говорит: "Как же послушается меня Фараон, если у меня "слова" в галуте, и я всего лишь "голос" без "слов". И поэтому ему нужен был Аhарон, который говорил за него. Сначала (в рабстве) и голос, и слова в галуте; потом приходит голос (это Моше), а лишь потом, на Синае, приходят слова, поэтому там сказано: "И говорит Бог все эти Слова" (Исход, 20:6) - см. также р. Й. Д. Соловейчик "Диврей hагут", стр. 258.]

Эти высказывания "Зоhара" нужно, по-видимому, понять следующим образом: есть два разных уровня языка. Один уровень – когда мы хотим сообщить о себе другому что-то простое. Например, что мне холодно, или что горячо, или что радостно, или грустно. Или же я хочу сообщить ему, что я там-то что-то вижу. Такое простое общение – это в каком-то смысле уровень языка животных. Животные тоже могут сообщить один другому какую-то информацию, сообщать что ему плохо или что хорошо, или он хочет каким-то звуком выразить появившиеся у него ощущения, сообщить о том, как добраться до еды, или что откуда появилась опасность. У животных есть какой-то набор подобных простых методов сообщения информации. Но что касается языка человека – то суть его совсем не в том, чтобы один человек мог что-то сообщить другому, подобные простые факты от окружающего мира, этот уровень – это только еще пока язык животных, это уровень "коль", звук. Уровень же "дибур" - язык человека – это совсем другое дело.

Вспомним, что в иврите "давар" означает и "слово", и "вещь", "предмет". Видимо, так устроено потому, что сформулированное нами "слово" – это некая новая сущность, "новая вещь", которую мы можем создать. И здесь есть существеннейшая разница между тем, как устроен язык человека, и тем, как устроен язык животных. Дело в том, что мы используем язык прежде всего совсем не для того, чтобы сообщить другому какие-то факты о себе или о мире. Ещё прежде коммуникативной (=передачи информации) функции языка у него есть моделирующая функция. Иными словами, мы используем язык прежде всего не для передачи информации, а для того, чтобы самим что-то о мире понять. Чтобы осмыслить окружающий мир, мы пользуемся, в основном, не языком низшего уровня (= описывающим окружающие факты), а "конструктами" - сложными понятиями, которые являются сборными многоэтажными конструкциями из как конкретных, так и "абстрактных" элементов первого уровня. Животные ничего подобного делать не умеют. Язык животных – это язык первого уровня, где суть сообщения есть прямая информация о происходящем. Тот кто (иногда) высказывает мнение, что животные якобы тоже умеют разговаривать – он "не замечает", что животные, в пронципе могут использовать язык только на уровне "коль", "голос", на уровне передачи простой информации. А человек разговаривает совсем на ином уровне – на уровне "дибур", языке словесных формулировок и "конструктного" понятийного аппарата.

Для того, чтобы мы смогли прочувствовать моделирующую (а не только коммуникативную) роль языка, рассмотрим нижеследующий простой пример (этот пример взят из книги В.Ф.Турчина "Феномен науки", чрезвычайно важной книги в области кибернетического описания процессов развития; на идеях этой книги, в большой степени, основывается все нижеследующее обсуждение). Некий первобытный человек, туземец, наблюдает издалека за входом в пещеру, в которую входят и из которой выходят враги. И он хочет узнать, остались в пещере враги или нет и сколько их там; а для этого он загибает и разгибает пальцы. Вошел один враг – он загнул палец, вышел один враг – разогнул палец. Врагам в пещере ставятся в соответствие загнутые пальцы. Сколько бы их ни входило и ни выходило из пещеры, он может посмотреть на свою руку и легко узнать, остался ли там кто-то, и если да, то сколько их.

Здесь мы видим пример, когда язык (=кодировка; в данном случае это пальцы, но это не существенно – могут быть и камешки, а могут и слова) используется совсем не для того, чтобы кому-то что-то сообщить. Этот человек пока ещё никому ничего не сообщает, и он использует язык, поскольку хочет узнать что-то для себя.

Как строится язык? На "первом этаже" построения языка мы берем сначала существующие вокруг нас разные виды физических предметов, и ставим им в соответствие понятия; а этими понятиями мы можем далее оперировать гораздо более близко и удобно, чем исходными предметами (также, как пальцем собственной руки легче оперировать, чем врагами в пещере). Например, в математике для описания состояний той или иной системы мы определяем (по сути, выдумываем) некоторый язык к, и если он адекватно отражает эту систему, то мы далее можем с помощью этого языка проводить какие-то манипуляции, и делать выводы о системе – выводы, которые мы иначе не смогли бы сделать, т.к. над самой системой данные манипуляции мы не могли бы провести. Мы гораздо легче можем проводить манипуляции над объектами нашего языка, потому что они нам ближе – как первобытный человек с легкостью мог проводить манипуляции над своими пальцами, а не над врагами в пещере. И с помощью этих манипуляций мы можем (прежде всего для себя, и лишь потом для сообщения другим) узнать что-то новое о предмете, который мы смоделировали. Итак, язык (людей) – это прежде всего средство моделирования окружающей действительности. В книге Зоhар этот уровень называется "дибур". Языка такого уровня нет ни у каких животных, у них есть только "коль" (=сообщение простой информации), но не "дибур" (=словесное моделирование окружающего мира).

Когда мы думаем о каком–то явлении в окружающей нас действительности, то мы обдумываем его на самом деле не в рамках собственно самОй многообразнейшей действительности, деталям которой несть числа, – но мы обдумываем его в рамках тех или иных относительно простых понятий, которые есть в нашем распоряжении, в соответствии с той ограниченной моделью действительности, которая имеется сегодня у нас в голове, т. е., по сути – в соответствии с моделью действительности, которая закреплена в том языке ("дибур") на котором мы говорим. Это проявляется уже и на индивидуальном уровне, но особенно явно – на уровне социума. Ведь язык – это не просто "индивидуальная" модель действительности, которая есть лично у меня, но это та модель, которая есть у данного социума. Язык отражает ту модель мира, которую построил себе данный социум. Социум думает только в рамках этой модели, ибо он, конечно же, обсуждает только то, что он может назвать; то, для чего у него есть слова. И поэтому от того, какова будет эта модель, кардинальным образом зависит реакция социума, на те или иные внешние проблемы.

Как вообще человек реагирует на окружающий мир? Ему "на вход" подается очень много информации. В наши глаза и уши попадают миллиарды сигналов. Тем не менее, если вы спросите у соседа, что произошло вчера, то он совсем не расскажет вам про миллиарды услышанных и увиденных пятен и звуков, которые он воспринял. При получении сигналов человек сразу просеивает их через ту систему понятий, которая есть у него в голове, облекая их прежде всего в слова; а поэтому у него сразу из всего этого многообразия остается только некоторая выжимка, построенная в рамках той системы понятий т.е. того языка, на котором он говорит и думает. И только в рамках этой "выжимки" он и запоминает предыдущий день; и поэтому он действует, исходя вовсе не из того, что произошло на самом деле, а из того, как это происшедшее было сформулировано на его языке.

Для социума этот эффект заметен еще больше. Ведь в мире происходят миллиарды событий, связанных с государством и с народом. Тем не менее, общество не только не реагирует на все эти события, но и ничего не знает о них. Этот исходный миллиард событий просеивается средствами массовой информации через понятийный аппарат, через язык, который есть у этих средств массовой информации, и дальше выдается обществу в виде понятийно сформулированной ситуации (т.е. новостей), и только тогда общество на это сообщение может отреагировать. Потому на самом деле общество реагирует не на факты, – а на то, как эти факты описаны на том языке, который общество использует.

Рассмотрим очевидный простейший пример. Некоторое время назад американцы в Ираке столкнулись с тем, с чем мы в Израиле, к сожалению, сталкиваемся постоянно, - с террористами-самоубийцами. Американцы были из-за этого очень напряжены, и поэтому, когда какая-то неизвестная машина приблизилась к американскому посту в Ираке, вовремя не остановившись, то они открыли по ней огонь и убили случайных пассажиров машины. Сообщение об этом можно передать двумя способами. Можно сказать так: "После неоднократных террористических актов-самоубийств американцы ошиблись в отождествлении совершающегося теракта и по ошибке убили иракцев, которые никак не были связаны с террором". Другой вариант: "Американцы, захватившие Ирак, расстреляли семь ни в чем не повинных мирных жителей". Одну и ту же информацию можно передать совершенно по-разному, и реакция общества будет противоположной.

Конечно, этот пример – крайний, именно потому, что в нем все прозрачно. Но на самом деле подобное происходит постоянно со всей информацией в СМИ, и мы обычно вообще этого не замечаем. Любое описание ситуации, которое получает общество, - это описание, просеянное через понятийный аппарат, который использует данное общество, и который контролируют СМИ. И тогда сообщения об одном и том же событии могут варьироваться от: "Террорист убил мирного жителя" до: "Борец за независимость убил оккупанта". Конечно, когда дело касается явных политических разногласий, то нам легче препарировать сообщение и увидеть манипуляцию. Но, по сути дела, абсолютно все, что мы обдумываем, несет на себе неизгладимый отпечаток нашего языка и понятийного аппарата. Поэтому, когда сталкиваются две группы, принадлежащие к разным культурам, когда у них совершенно разный понятийный аппарат, – они зачастую вообще не могут друг друга понять. Поэтому в частности, я с чрезвычайным подозрением отношусь к западным изложениям восточных мудростей – Китая, Индии, Японии. Когда все это начинает излагать западный человек, то он сразу переходит в западную систему понятий – и поэтому очень может случиться, что он излагает все абсолютно неверно.

Однажды я столкнулся с этим в рассказе о следующей (реальной) ситуации. На некоторой конференции по межрелигиозному взаимопониманию кто-то из представителей Запада что-то высказал, а восточный человек, буддист или индуист в ответной реплике заметил: "Вы здесь употребили слово "Бог". Но вы должны отдавать себе отчет в том, что в нашем языке такого слова – т.е., понятия, которое вы имеете в виду, - не существует". Потому что, когда человек Запада - будь это христианин, мусульманин или еврей - говорит слово "Бог", то он уже имеет в виду еврейского монотеистического личностного Бога ТаНаХа. Но если есть культура, где этого понятия нет вообще, то попробуйте после этого перевести на язык этой культуры любое западное религиозное или же атеистическое размышление – ничего не получится. Например, попробуйте перевести на такой язык тонкие религиозные сомнения, – притом, что самих этих понятий в данном случае нет! И обратно, я уверен, что у нас нет многих понятий, которыми оперируют восточные люди; и потому их размышления непереводимы на наш язык.

Эти крайние примеры проливают нам свет на всю ситуацию в целом. Центральная соединяющая ось общества, на которой все общество держится – это его общий понятийный аппарат, общая система кодов и языковых формул.

Поэтому – возвращаясь к нашей начальной теме, – суть праздника Песах есть передача детям, передача следующему поколению этого общенационального понятийного аппарата. В этом – смысл "рассказа об Исходе".

А поэтому говорится (возвращаясь к книге Зоhар), что когда Моше появился в Египте, то появился "коль"/"голос". Что означает "появился голос"? Это означает, что евреи тогда смогли хотя бы кричать, что им плохо. До этого, говорит Зоhар, они были настолько бессловесными рабами, что не могли даже сказать о своих проблемах. Раб не способен сформулировать, что ему плохо, если только речь не идет о совсем уж чисто физических ощущениях. Но какой-то человеческий голос, когда можно уже хоть как-то высказаться, появился у евреев в Египте только после того, как пришел Моисей. Тогда евреи смогли хотя бы начать осознавать ситуацию и могли теперь говорить о себе. Но настоящий свой понятийный аппарат – "дибур" - появился у евреев только после Дарования Торы. Дарование Торы дало нам тот понятийный аппарат, с помощью которого мы можем адекватно разбираться в проблемах нашего бытия.

Поэтому суть праздника Песах – это, действительно, "Пе-сах", "уста говорящие", это "геулат-hа-дибур", "высвобождение слова", проявление возможности говорить своими словами, т.е. построить свой собственный понятийный аппарат. Песах – это возможность построить свое видение мира и дать ему соответствующие слова, чтобы внутри этого видения мира можно было дальше обсуждать проблемы еврейской жизни. В этом суть Пасхальной Агады. И детям нужно рассказывать об Исходе из Египта совсем не потому, что они этого не знают, - но потому, что, празднуя Песах, рассказывая об Исходе, мы и создаем эту цепь передачи. Мы читаем Агаду каждый год, - может быть, и добавляя какие-то детали, комментарии, какие-то новые элементы в рассказе, но, по сути дела, каждый год читая ту же самую Агаду. И это повторение, для поверхностного глаза как бы и неинформативное, на самом деле есть поддержание национальной линии, главной системы национальных понятий, при помощи которых мы анализируем мир. А дальше можно уже быть, как говорит нам Агада, четырьмя разными сыновьями: можно быть мудрым, или злодейским, или простодушным, или сыном, который не спрашивает. Эти сыновья, эти разные виды евреев, различаются в занимаемой ими идеологической или интеллектуальной позиций, но все они уже находятся в рамках этой общей и объединяющей системы понятий. Они задают разные вопросы, но все эти вопросы строятся на основе общего для них понятийного аппарата, без которого даже и вопрос задать нельзя. Наличие этого живого и сугубо еврейского активного словарного запаса и есть и есть "геулат-ха-дибур".

Основываясь на этом новом понимании важного элемента традиции, – "рассказе об Исходе" – перейдем теперь к некоторым проблемам современного мира. А именно, мы хотели бы предложить здесь переосмысление понятия "свобода слова".

Западный человек понимает "свободу слова" как возможность сказать то, что ты хочешь. Но это реально понимается обществом как "сказать" - на уровне "коль", а не на уровне "дибур". Более глубокое, настоящее понимание свободы слова – это не "сказать то, что ты хочешь сказать" (="коль"), а "принять равноправное участие в выработке того понятийного аппарата, которым пользуется общество" (= "дибур"). Иными словами, свобода слова в СМИ должна пониматься не как мое право дать любой ответ на вопрос корреспондента, а как мое право задать вопрос, поставить тему на обсуждение, дать описание ситуации, ее истории и ее проблем, тем самым участвуя в формировании языка понятий. Естественно, что в нашем мире именно СМИ полностью контролируют тот самый "кран", который переводит реальные события в понятийные описания, которыми все общество далее пользуется. Общество реагирует не на действительные события, но на то описание событий, которое дают ему средства массовой информации. И поэтому право "свободы слова" – не в том, что могу высказать свою точку зрения ( можно с легкостью так сформировать в обществе базовую систему понятий, что высказывание любой точки зрения, кроме стандартной, будет выглядеть заведомой бессмыслицей. – см. например, описание этого у Д.Оруэла в его знаменитом романе "1984"), - но в том, что разные слои населения должны принять равноправное, пропорциональное участие в выработке этого языка. Т.е. это не "равное право ответа на вопрос корреспондента", а "равное право описаний ситуаций, постановки проблем и задавания вопросов в СМИ". Этого нового понимания свободы слова в западном мире еще далеко нет.

Выше мы приводили пример разного описания острополитических событий - для того чтобы более оттенить ситуацию. Но на самом деле, все, что бы мы ни произносили, пользуясь системой понятий, как бы мы ни описывали ситуацию, - в любом случае мы никогда не говорим о непосредственных фактах. Мы всегда препарируем их через довольно сложные конструкции, и само устройство этих "конструктов" очень сильно влияет на наше восприятие ситуации. Т.е. "дибур" - это языковая конструкция, и мир этих конструкций (а вовсе не только мир явлений) - это реальный мир, в котором мы живем. Неслучайно слово "давар" означает в иврите и слово, и вещь, указывая, что мы словом своим создаем явления, объекты. Какое бы слово и в какой бы ситуации мы ни употребили, мы ориентируемся в этом на очень большую систему сложных конструкций, которая базово поддерживает это слово. Любое ипользуемое нами понятие – это очень сложная конструкция. Его как бы не существует "в природе", оно существует "в языке". Если вы внимательно посмотрите на любое содержательное информационное сообщение, то легко увидите, что оно состоит в основном из очень сложных слов-конструктов.

Например, рассмотрим в качестве примера сложнейшего конструкта привычное всем слово "университет". Попробуйте-ка объяснить это понятие – и связанные с ним проблемы - тому, в чьей культуре оно отсутствует! Ведь университет, это не просто место, где учатся, и даже не просто место, где получают "высшее" образование. В любом обсуждении проблем, когда упоминается слово "университет", у вас сразу возникает множество ассоциаций, которые с этим связаны и без которых оно "не работает". К нему тут же подклеиваются история этого понятия, его влияние на всю культуру Запада. Начиная от университетской автономии, которая пришла к нам из средних веков, и продолжая тем, что университет – это то место, в котором изучают и развивают науку. А попробуйте-ка сформулировать, что такое «наука», как она устроена, чему учить в университете могут и чему не могут! Например, знахарство – это тоже определенный вид "знаний", но если в каком-нибудь университете откроется "высшая" кафедра знахарства, то это учебное заведение не будет называться "университетом".

Попробуйте объяснить все это человеку, не имеющему таких понятий в своей культуре – и вы убедитесь, что просто не сможете это сделать. Относительно технических терминов всем понятно, что, когда мы оперируем какими-то сложными терминами, то их нужно сначала изучить, и что нельзя, например, использовать слово «дифференциал», пока мы не дали ему определения. Но мы часто забываем, что наш собственный "обычный культурный язык" изобилует сложнейшими конструктами не в меньшей степени, чем сложная техническая книга; более того – эти конструкции очень неформализованные, им невероятно трудно дать точное определение (то, что мы видели на примере с "университетом"), и все же мы все ими пользуемся.

Что же касается переводов с языка на язык, то если это языки более или менее одной культуры (например, английский и французский и даже русский), то при переводе могут потеряться тонкости, детали, музыка слов – но, в общем-то, информацию передать удается. Если же это языки принципиально разной культуры, то в переводе практически ничего не передается. Информацию удастся передать лишь на том уровне, на котором есть минимальный общий знаменатель этих культур; но если вся сложная духовная настройка этих культур разная, то там просто будут отсутствовать соответствующие понятия, необходимые для описания, - и, тем самым, перевести ничего глубокого не удастся. Всякий перевод будет просто подтасовкой, истолкованием на языке одной культуры тех обрывочных идей, которые удалось вытащить из другой культуры. В этих случаях зачастую бывает так, что два перевода оказываются настолько существенно разными, передающими абсолютно разные слои исходного текста, что разные читатели – прочитавшие, казалось бы, общую книгу! – будут понимать её совершенно по-разному. А ведь подобное может начать возникать и внутри одного народа, если каждая из групп в нем перестают понимать понятийный аппарат другой.

Именно поэтому один из важнейших факторов единства народа и его выживание – это единство его понятийного аппарата, его "дибур". Этот понятийный аппарат не стоит на месте, он развивается вместе с развитием народа. У еврейского народа оно началось с Исхода из Египта, с получения Торы на Синае; но оно продолжает происходить и сейчас, с развитием и становлением Государства Израиль. Очень важно, чтобы мы все и имели удел в его традиционных основах, и принимали участие в его развитии.

Источник: П.Полонский, Маханаим